– Оцениваю работы.
Он берет фотографию летящей птицы и рассматривает ее на свету. Мне нравится. Я бы поставила «A».
– Ты же не любишь ставить оценки за творческие работы, – говорю я, повторяя то, что слышала от него самого тысячу раз.
Прежде чем врать, нужно не спеша подготовить почву.
– Для меня это ужасная пытка, а куда деваться? – улыбается он, откладывая снимок. – Как вчерашняя вечеринка?
– Хорошо, отлично! – начинаю я, но вовремя торможу: незачем ему знать, что я веселилась от души. Будет больше вопросов, а значит, придется больше врать. – Хотя, пожалуй, скучновато. Неплохо, но ничего особенного.
Папа смотрит на меня как-то странно. Лучше не пытаться расшифровать этот взгляд.
– Познакомилась с кем-нибудь?
– Что? Нет… в смысле, да. Много было интересных ребят, – мямлю я. – Но чтобы кто-нибудь особенно интересный – нет. Все одинаковые. Значит, по логике, ничего интересного…
Папа приподнимает бровь, но, как ни странно, непохоже, чтобы он что-то заподозрил. Я приклеиваю на лицо улыбку до ушей и перехожу к делу, пока нервы не сдали окончательно:
– Не возражаешь, если я сегодня схожу к Морган?
– Конечно иди, – беспечно говорит отец и снова погружается в изучение фотографий.
Я направляюсь к двери, пока все не сорвалось.
– Здорово! Тогда я пошла. Прямо сейчас. Пешком. На мне как раз кеды. Для прогулки самое то. Морган сейчас идет. Она душ принять решила: перепачкалась мороженым у себя в кафе. Теперь отмыться нужно. Быть чистой хорошо. Я-то хорошая. Во всяком случае, чистая. Люблю тебя!
– А я тебя еще больше! – кричит папа мне вслед.
Обычно в таких случаях мы отвечаем друг другу: «Это невозможно!» – но теперь я возвращаюсь и вместо стандартной фразы говорю:
– Я тебе врала.
– Ты несла такую ахинею, что я догадался.
Я сажусь рядом с папой на диван.
– У меня свидание с парнем. Его зовут Чарли Рид. Он очень милый. Ты его не знаешь, но, когда узнаешь, он тебе понравится. А мне он уже нравится. Очень.
Отец стискивает зубы. Трудно сказать, злится он или просто взволнован. Возможно, и то и другое.
– Ты сердишься? – спрашиваю я мягко.
– Не очень-то приятно, когда дочь тебя обманывает.
У меня екает в животе. Ненавижу разочаровывать папу, ведь он буквально от всего в жизни ради меня отказался.
– Ты же знаешь, мне можно говорить обо всем, – прибавляет он.
– Да, знаю, – отвечаю я, опуская голову. – Извини.
Папа немного смягчается:
– Спасибо, что хоть теперь сказала. Позволь спросить: ты точно ему доверяешь?
Я киваю. Чарли я доверяю целиком и полностью. Вчера он провожал меня и, вспомнив, что папа чутко спит, остановился в квартале от моего дома. А на вечеринке ни на шаг от меня не отходил, чтобы я не чувствовала себя брошенной среди незнакомых людей. В какую бы игру мы ни играли, он избавлял меня от необходимости пить. Всем этим Чарли и заслужил мое доверие. А еще тем, как смотрел на меня – до и после того, как мы целовались.
– На сто процентов.
Долгая пауза.
– Думаю, он мне не понравится.
Я мотаю головой:
– Не может быть!
– А он знает о…
Я опять мотаю головой. Папа открывает рот, но я, опережая его, вскрикиваю:
– Я ему еще не сказала! Потом скажу!
Папин голос опять становится твердым, даже еще тверже, чем прежде:
– Меня беспокоит то, что он не в курсе.
В горле разбухает ком. Нет, я не должна себя жалеть. По крайней мере, сегодня, когда все может сложиться так хорошо.
– Я скажу ему, папа. Обещаю. Просто мне нужно еще немного времени. Еще немного побыть человеком, а не просто медицинским случаем.
– Ох, Кэти!
Сейчас у отца такой вид, будто он и сам вот-вот заплачет. Я понимаю, что он хочет меня защитить: от болезни, от душевной травмы, если Чарли, узнав мой диагноз, меня бросит. От смерти, наконец. Но мы оба, и я, и папа, также понимаем, что он бессилен перед всем этим. Он чувствует себя беспомощным, не способным спасти свою маленькую девочку. Думаю, для любого отца ничего не может быть хуже.
Я пожимаю плечами. Глаза у меня на мокром месте. Папины челюсти словно превратились в камень. Мы смотрим друг на друга.
– Я знаю, что ты не просто медицинский случай.
– Ну а кроме тебя, об этом не знает почти никто, – шепчу я, безуспешно стараясь подавить горькое чувство.
Папа вздыхает и качает головой:
– Как ты понимаешь, я должен с ним встретиться.
– Встретишься обязательно, только через несколько дней. Как будто ты отец нормальной девушки, – говорю я и жду: господи, лишь бы он согласился!
Он кивает. Я кидаюсь ему на шею. В эту секунду спускается Морган.
– Привет, мистер Пи! Вы не против, если мы с Кэти потусим у меня допоздна? – спрашивает она, как бы невзначай улыбнувшись.
До чего же она убедительно врет! Определенно нужно брать у нее уроки.
– Я раскололась, – говорю я.
– Уже? – Она смотрит на часы. – И десяти минут не продержалась!
Я пожимаю плечами:
– Что тут скажешь? Я в этом деле новичок.
Морган качает головой:
– Кэти, ты безнадежна. Ладно. Хорошо тебе повеселиться. А мне нужно на работу.
Через несколько часов я запрыгиваю в грузовик Чарли.
– Ну? Куда? – спрашивает он.
Теперь мне становится понятно, почему парень копит на новую машину: одометр показывает больше ста пятидесяти тысяч миль, матерчатое покрытие на сиденьях протерлось почти до дыр, а двигатель тихонько пыхтит, явно намекая, что с ним не все в порядке.
– Поехали в город, – предлагаю я.
Прежде чем Морган ушла, мы с ней разработали отличный план. Думаю, Чарли понравится.
– Твое желание для меня закон, – с улыбкой отвечает он и жмет на газ.