– Ну вот, это называется вольным стилем, – говорит Чарли, показывая, как нужно грести. – Основное движение такое.
Я пытаюсь повторить, но, вместо того чтобы скользить по воде, беспомощно барахтаюсь на месте.
– Правильно?
Чарли смеется:
– Это у нас называют «плавать по-собачьи».
– Ладно. Тогда покажи что-нибудь еще.
Чарли показывает:
– Погружаем руки, разводим вот так, вытягиваем вдоль бедер. Это баттерфляй.
Когда Чарли проводит ладонями по моему телу, я могу думать только об одном: о том, чтобы мы вылезли из воды, развели огонь, завернулись в одеяло и «когда-нибудь» случилось сегодня. Но я еще не выполнила задачу, которую себе поставила. Нужно сосредоточиться.
– Слишком сложно. Поехали дальше!
– Брасс. Гладим воду грудью.
– Все-таки пытаешься меня соблазнить? – кокетливо спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Чарли, притягивая меня к себе. – Впрочем, может быть.
Я обнимаю его за шею и улыбаюсь:
– Видишь? Все не так плохо. Водобоязни у тебя нет.
Он смотрит на меня так, как никогда еще не смотрел. Как будто тонет в моих глазах.
– Рядом с тобой я вообще ничего не боюсь, – говорит он.
Я отвечаю ему таким же долгим взглядом. Я верю ему, верю всему, что он говорит. Звезды подмигивают нам, словно благословляя наш союз. Губы Чарли тянутся к моим губам, и мы целуемся так, будто всю жизнь тосковали друг по другу. Мое влечение к нему становится сильнее и сильнее, жар разгорается. Кажется, стать ближе уже невозможно. Невозможно удовлетворить нашу взаимную жажду. И все-таки это происходит.
Мы с Чарли лежим в обнимку под плюшевым пледом, который он возит в своем грузовике. Я смотрю на часы. Уже поздно, и вообще-то мне давным-давно полагается быть дома, но время пока есть. До восхода солнца еще несколько часов. Я рада, что отец наконец-то позволил мне самой решать, когда возвращаться домой.
– Тебе, наверное, уже пора? – спрашивает Чарли.
– Скоро, но не сейчас, – отвечаю я, жалея, что не могу сказать: «Нет, я останусь здесь с тобой навсегда».
Мы теснее прижимаемся друг к другу.
– Ты подумал о Беркли? – шепотом спрашиваю я.
– Я все думаю о том, – говорит Чарли, глядя на звезды, – как изменилась моя жизнь после операции, когда я не смог больше плавать. Я вдруг совершенно перестал понимать, кто я. И другие тоже. Для тех, с кем мы пятнадцать лет вместе учились, я всегда был пловцом. А когда ушел из спорта, как будто вообще превратился в пустое место. Какого черта? Если я больше не ставлю рекордов, это еще не значит, что я ноль без палочки. Разве я обязан всю жизнь не вылезать из бассейна?
– Понимаю тебя, – киваю я.
Я действительно понимаю Чарли, но, по-моему, он недоговаривает. Возможно, ему мешают страх поражения или уязвленная гордость. Но эти чувства бесполезны. Я не хочу, чтобы из-за них он упустил возможность расширить свои горизонты.
– А еще я знаю, – продолжаю я, – каково со стороны наблюдать за полноценной жизнью, которой живут другие люди. Тебе это тоже не понравится. Должно быть, обидно быть только пловцом, но еще обиднее не бороться за свое будущее. Может, ты и не попадешь в команду, но разве тебе не хочется себя испытать? Мне бы хотелось.
Мои собственные слова вдруг задевают меня за живое. Я понимаю, что опускать руки нельзя: ни Чарли, ни мне самой.
– Сделай все, что можешь, сейчас, – говорю ему я, – а потом решишь, нужно ли тебе это. Не откладывай жизнь на завтра.
Чарли целует меня в плечо. Похоже, он глубоко задумался.
– Пожалуй, позвоню тренеру, – говорит он. – Кстати, насчет завтра. Готова встретить самый потрясающий рассвет на планете?
У меня внутри все цепенеет от резкого прилива адреналина. Я поднимаю глаза и вижу, что небо из черного стало бледно-сиреневым. Снова смотрю на часы: 1:42. После секундного облегчения понимаю, в чем дело: стрелки не двигаются и, похоже, уже давно.
– Чарли, который час? – шепчу я испуганно.
– Без десяти пять.
– Они не водоупорные, – говорю я сама себе, помертвев.
– Что?
Я вскакиваю как ужаленная, хватаю одежду и телефон. Отключаю беззвучный режим и вижу четырнадцать пропущенных вызовов от папы. И как я могла подумать, что могу обойтись без его опеки?! Да он каждую секунду должен за мной следить!
– О господи!
Можно ли теперь это исправить? Я идиотка! Отец не должен был мне доверять! Обливаясь слезами, бегу в сторону дороги. Может, успею добежать до дому? Я же молода и полна сил.
Слышу торопливые шаги Чарли: он меня догоняет.
– Погоди немного, пока солнце не…
– Не могу! – кричу я. – Мы должны сейчас же уехать! Пожалуйста!
– В чем дело?
Я не отвечаю: мешают слезы, к тому же время слишком дорого.
– Кэти, объясни, что случилось!
Мчусь не останавливаясь. Небо уже голубеет. Нет, я не успею попасть домой до восхода, но попробовать нужно. Ради меня самой. Ради папы. Ради Морган. Ради Чарли. Когда он узнает, что произошло, он себе этого не простит, хотя ничего плохого не сделал. Во всем виновата я одна.
У меня из-под ног разлетается гравий. Я вбегаю на парковку. Чарли залезает в грузовик и открывает окно:
– Кэти, ты меня пугаешь! Что, черт подери, происходит?
Я тоже запрыгиваю в кабину и кричу: «Поехали!»
Он заводит двигатель, и мы летим по дороге, набирая скорость. Но никакое транспортное средство, за исключением машины времени, не способно обогнать солнце. А уж у этой старой консервной банки точно нет шансов. Над вершиной холма, который находится позади нас, вспыхивает золотой гребень. Свирепая желтая звезда распускает пока еще неяркие лучи. Вот так, схематично, дети рисуют солнце – круг с расходящимися от него черточками. Никогда в жизни я не видела ничего более прекрасного и ужасающего.