Полночное солнце - Страница 44

Чарли ласково подталкивает меня. Я показываю ему свои руки. Они дрожат.

– Я больше не могу играть, – шепчу я.

Кажется, что внутри у меня все горит от страха и стыда.

– Просто пой. Как будто, кроме меня, здесь никого нет, – говорит Чарли, глядя мне в глаза и накрывая мои руки своими.

Я киваю, стараясь зарядиться его энергией. Он разворачивает меня и направляет в отгороженную стеклом часть студии. Иду туда. Нервничаю ужасно. Пожалуй, мою трясучку можно списать на волнение и неуверенность в себе, а о настоящей причине помалкивать. Не хочу, чтобы все жалели бедную умирающую девочку и говорили ей, что ее песни классные, даже если на самом деле никто так не думает. Эти люди – профессиональные музыканты. Им виднее, у кого есть талант, а у кого нет. Может, от них я наконец-то услышу объективную оценку.

Парни кивают мне в знак приветствия. Инструменты настроены. Инженер за стеклом включает громкую связь:

– Если ты готова, Кэти, поехали.

В принципе, я готова, осталась самая малость – выбрать песню. Я в растерянности.

– А что мы играем?

Гитарист, накачанный парень, весь в татуировках и пирсинге, передает мне ноты. У остальных они уже есть. Я читаю заглавие: «Песня Чарли».

– Это же мое! – удивляюсь я.

Чарли с улыбкой глядит на меня из-за стекла.

– Откуда у тебя эти ноты?

– Опять украл твой блокнот, – отвечает он по громкой связи.

– Песню написала ты? – спрашивает гитарист, а когда я киваю, смотрит на меня с некоторым недоверием. – Неплохо, – улыбается он.

Я тоже улыбаюсь и надеваю наушники. Ударник задает ритм, группа играет. Мою песню, песню Чарли. Первые такты звучат даже лучше, чем я представляла. Музыка обволакивает меня. Пора вступать. Я делаю шаг к микрофону и начинаю. Сначала мягко. Потом, с каждой нотой, во мне крепнет уверенность, какой я в себе даже не подозревала.

Закрыв глаза, я пою для всех, кого люблю. Я вижу папу: он проявляет потрясающие фотографии из путешествия, которое ждет его в недалеком будущем. Вижу Морган и Гарвера: они разъехались по разным колледжам, но не расстались. Чарли легко скользит по воде огромного бассейна в Беркли. Здесь он тоже бьет рекорды, как и в нашем маленьком городке. А вот моя мама. Она играет свою любимую песню фолк-рок-группы «Кросби, Стиллз, Нэш энд Янг».

Я бродила одна под печальной луной,
Я бродила одна – только звезды
                                           со мной.
А теперь мы вдвоем, смело в ночь
                                         я смотрю:
Пусть вокруг все темно, я живу
                                        и люблю…

Музыка смолкает, и я понимаю: это было супер! Чарли снимал меня на айфон. Он подталкивает сидящего за пультом инженера, тот кивает. Кажется, в их глазах я вижу изумление. Да я и сама изумлена. Даже не знала, что могу так петь!

Мы с Чарли едем обратно. Оба очень взволнованы и еще не совсем пришли в себя. Как всегда, нам не хочется, чтобы ночь заканчивалась. Задолго до въезда в наш городок Чарли сворачивает с шоссе.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, положив голову ему на плечо.

Мне сразу становится уютно и спокойно, как дома. Кажется, что в мире все хорошо, все правильно, хотя моя жизнь и катится под откос.

– Я покажу тебе место, куда иногда приезжаю, чтобы подумать.

Грузовичок ползет вверх, пока Чарли не съезжает на обочину и не глушит мотор. Выскочив из кабины, он обходит ее, открывает дверцу и помогает мне вылезти. Потом показывает на небо. Я раскрываю рот от восхищения: прямо на нас смотрят миллионы звезд. Как будто мы стоим на пороге неба.

В кузове приготовлены подушки, одеяла и термос с горячим шоколадом. Чарли наполняет две чашки, накрывает их крышечками и одну подает мне. Я удобно устраиваюсь, прислонившись к нему, и, сделав глоток, указываю на небо:

– Знаешь, как называется вот та звезда?

– Чарлиниум, – смеется он. – Потому что это светило большое и мощное.

Я закатываю глаза и показываю на другую звезду:

– А вон та?

– Бурриториум. По форме похожа на буррито.

– Это Процион, дурачок. Одиннадцать световых лет от нас.

Чарли заглядывает мне в лицо:

– Значит, нам было по семь, когда загорелся этот свет?

Я киваю:

– С математикой у тебя хорошо. В том году тебе подарили первый скейтборд, верно?

Глаза Чарли расширяются:

– Откуда ты знаешь?

Пора рассказать ему правду. И на этот раз всю. Потому что нам недолго осталось быть вместе.

– Чарли, в тот вечер, когда мы встретились на железнодорожной станции… я тебя уже знала.

Хотелось бы понять, что он сейчас чувствует. Ему просто странно слышать мои слова или они ему неприятны? По лицу не поймешь. Он смотрит на меня так невозмутимо, будто я сказала что-то совершенно невинное, например: «Завтра пойдет дождь».

– Как это?

Я поднимаю глаза к небу:

– В начальной школе ты каждый день рано утром шел мимо моего окна в бассейн. – Украдкой поглядев на Чарли, я вижу, что он вроде бы не шокирован. Можно продолжать. – В четвертом классе ты начал кататься на скейте. В шестом целый месяц не вылезал из бейсбольной формы с фамилией «Гриффи» на спине. В девятом побрился налысо. Я сидела у окна и ждала. Те несколько минут, когда я тебя видела, были главным событием моего дня. Еще до того, как мы встретились, ты стал частью меня.

Заканчиваю свою исповедь и сижу затаив дыхание. Несколько секунд Чарли молчит. Я не тороплю его: разумеется, то, что я сейчас сказала, нужно сперва переварить. Наконец он говорит:

– Не могу поверить! Ты видела меня лысым – и я все равно тебе нравлюсь?

Я смеюсь. Да, Чарли такой. Он может рассмешить меня, когда мне тяжело, как теперь. Он не судит меня, а просто любит такой, какая я есть. И его чувство не изменится, даже если я признаюсь в том, что следила за ним, как самый стремный в мире маньяк.